Из книги «Ай Толай», 1947 г.
Задолго до нашего века,
Позднее минувшего поколения,
Когда земля и вода возникли —
Казыр-тайга до небес подымалась,
Великую часть земли занимала…
У подножья Казыр-тайги
Дворец золотой стоял.
У коновязи золотой
Конь сивой масти —
Казыр-Порат могучий стоял.
Во дворце золотом
Казыр-Тоо богатырь жил
С сестрою маленькой Кан-Пурган.
Лучи ее красоты
Казыр-тайгу освещали.
За пределами синих степей сияли.
Однажды Казыр-Тоо, за столом сидя, сладкую пищу ел. Насытившись, младшей сестре сказал:
— Ээкей, девятилетняя сестра моя Кан-Пурган, поеду-ка я на охоту в Казыр-тайгу.
— Брат мой Казыр-Тоо, — сестра говорит, — на охоту съезди — выше середины Казыр-тайги не подымайся.
Казыр-Тоо богатырь на коня Казыр-Пората вскочил, к Казыр-тайге поскакал. Лучи красоты Кан-Пурган путь его освещают, края земли достигают.
До половины Казыр-тайги богатырь проехал, ни зверей, ни птиц не нашел. О наказе сестры забыв, стал подыматься выше, на вершину Казыр-тайги заехал, следы чужого коня увидел. Вдаль поглядел Казыр-Тоо — незнакомого богатыря увидел. Всех зверей и птиц Казыр-тайги истребив, чужой алып их с собой увозит.
— От меня алып этот не уйдет, под землею не спрячется, в небе не скроется! — Казыр-Тоо закричал, коня своего пришпорил. Казыр-Порат белогривый помчался, от пыли белый свет потемнел. Незнакомого алыпа Казыр-Тоо догоняет. Голова едущего впереди алыпа над третьим небом возвышается, золотые его сапоги черную землю бороздят. Вороной конь алыпа в земле, как в воде идет, только уши коня из земли видно.
Казыр-Тоо поздоровался и спросил:
— Кто ты, алып, скажи? Зачем зверей и птиц моих перебил и на свою землю увозишь?
— На другом конце земли я живу, имя мое Кара-Кылыш! — алып отвечает.
— Разве нет на твоей горе птиц и зверей, если ты чужую дичь истребляешь? — Казыр-Тоо спрашивает.
— С древних времен обычай такой установлен! — гордо Кара-Кылыш отвечает.
— Если такой обычай предками установлен — пусть звери и птицы твоими будут. Если такого обычая нет — силу моих кулаков испытаешь! У первого встречного всадника спросим — есть ли такой обычай, — так Казыр-Тоо алыпу сказал.
Вместе поехали богатыри, много гор незнакомых перевалили, через многие реки неведомые переправились. Тридцать дней в пути провели. На высокий горный хребет поднялись, великое стойбище увидели. Бесчисленный народ под горой расселился, одеждам счета не знающий, бесчисленные стада по долинам бродят, масти своей не различающие.
Под горою белый дворец стоит, у коновязи конь белее, чем молоко, привязан.
Казыр-Тоо и Кара-Кылыш к белому дворцу направились. Кара-Кылыш испугался, просит его отпустить, всю добычу свою возвратить готов. Казыр-Тоо его не пускает:
— Если начали спор, надо его разрешить, узнаем сейчас, есть ли обычай, чужих зверей и птиц истреблять позволяющий, — так Казыр-Тоо говорит.
С горы алыпы спустились, с коней соскочили, в белый дворец вошли. Посреди дворца старый человек сидит, белой бородой своей перепоясанный. Гостей приветливым словом старик встречает:
— На моей земле конь четырехкопытный давно следов своих не оставлял, давно человек с большим умом не бывал, кто же вы, богатыри, будете?
— Я — Казыр-Тоо, в Казыр-тайге живущий. Кара-Кылыш, со мною приехавший, на моей земле всех зверей и птиц истребил, говорит, что обычай это ему позволяет. Есть ли такой обычай? — Казыр-Тоо спрашивает.
Старец с белою бородою носил имя Ак-Каана, на бело-молочном коне ездящий, три века на белом свете он прожил. Ак-Каан, богатыря Казыр-Тоо выслушав, так сказал:
— Ээкей, богатырь Казыр-Тоо, правда на твоей стороне. Кара-Кылыш вызвать тебя на честный бой не осмелился, в твоих владениях зверей и птиц тайком истребил.
Кара-Кылыш промолчал, вину свою чувствуя.
Казыр-Тоо его за руку взял, из дворца Ак-Каана вывел. Молча богатыри на коней сели, шесть гор перевалили, шесть рек переехали.
— Ээкей, Казыр-Тоо, — говорит Кара-Кылыш, — возьми всю добычу себе, меня домой отпусти.
— Убитых другим птиц и зверей мне не надо, чужой добычей не пользуюсь. Хочу лишь один раз ударить тебя.
С этими словами могучий Казыр-Тоо кулак свой поднял, с размаху, как по гвоздю, по голове Кара-Кылыша ударил — до шестидесятого таама земли Кара-Кылыш опустился, белым пламенем горя, до тридцатого неба взлетел, синим пламенем догорая. Синий туман с неба упал, черный туман по земле стелется. Алып Кара-Кылыш со своим вороным конем осколками белой скалы по земле рассыпался.
Так наказав любителя нечестной поживы, Казыр-Тоо вспомнил о маленькой сестре своей Кан-Пурган. Через шесть дней обещал ей с охоты вернуться, а сам в отсутствии больше месяца пробыл. Коня своего Казыр-Пората богатырь пришпорил, единым прыжком Казыр-Порат его до родной земли донес, через высокий горный хребет перескочил. Казыр-Тоо сестру глазами ищет, лучей ее красоты не видит, милого голоса Кан-Пурган не слышит. С коня Казыр-Тоо соскочил, во дворец вбежал — маленькой Кан-Пурган и во дворце не нашел, только и увидал следы ее слез горячих. Чугунный пол дворца слезы сестры прожгли. Там, где сидела она, еще тепло сохранилось, куда ушла — следов не осталось. Луннокрылые птицы, подруги Кан-Пурган, не видели, куда девочка скрылась. На земле, вокруг дворца: следов чужого коня не видно, следов подземных духов не видно, — из-под земли они не появлялись.
Горько Казыр-Тоо зарыдал, слезы по груди его потекли.
— Если сестру мою не найду, лучше мне на коне, Казыр-Порате не ездить, к родному стойбищу не приближаться! Так Казыр-Тоо говорил, горько плача, на Казыр-Пората вскочил, как летучая мышь, к гриве коня приник и прочь от дворца помчался.
Казыр-Порат одним прыжком в неизвестные земли богатыря принес, где нет гор, над долиною возвышающихся, нет рек, что текут, извиваясь. По этой мертвой земле Казыр-Тоо едет, до сорокового неба взгляд алыпа доходит, нигде ничего не видно. Прочь от мертвой долины Казыр-Тоо поскакал, на вершину хребта белого заехал, внизу жилище неведомого богатыря увидел. Как солнце, дворец золотой сверкает, как луна светится. У коновязи конь Ак-Сарат треухий стоит. Кругом стада бесчисленные пасутся, бесчисленный народ толпится. Из золотого дворца чей-то громкий плач слышится. Казыр-Тоо ко дворцу мигом с горы спустился, с коня соскочил, дверь дворца распахнул, — показалось, что лбом о черную скалу ударился. Весь дворец Кара-Шибелдей, подземная черная женщина, занимает. Во лбу Кара-Шибелдей единственный глаз горит, рот у нее до ушей. Перед Кара-Шибелдеей на полу красавица девушка, слезы проливая, мечется.
Казыр-Тоо до красавицы добрался, спросил:
— Ээкей, девушка, о чем плачешь?
— Ээкей, могучий Казыр-Тоо, зачем ты в это жилище вошел? Кара-Шибелдей меня, бедную, съесть хочет. Когда она пасть раскроет да зевнет — любой богатырь от зноя, как свинец расплавится. Погибнешь и ты, знаменитый Казыр-Тоо.
— Разве на эту Кара-Шибелдей суда нет, разве с нею нельзя побороться? — Казыр-Тоо ответил, к Кара-Шибелдей
приблизился. Рукава он засучил, свой железный кулак до крыши дворца поднял. В этот миг Кара-Шибелдей рот до ушей раскрыла и позевнула — жаром из пасти ее пахнуло. Но Казыр-Тоо своим кулаком успел Кара-Шибелдей по голове ударить. Как гром удар его загремел, Кара-Шибелдей с ревом в землю ушла, до сорокового таама в землю погрузилась, но живой осталась.
— Подожди, Казыр-Тоо, — Кара-Шибелдей из-под земли заревела, — всякая обида месть вызывает, ударивший в долгу остается. За свой удар ты поплатишься, от моих рук не уйдешь…
Казыр-Тоо, угроз Кара-Шибелдей не слушая, к плачущей девушке наклонился. Тридцатирядным шелковым тутлагом от страха и смущенья лицо закрыв, девушка сидит. Казыр-Тоо с земли ее поднял, ласковыми словами утешил.
— Кто ты, девушка, скажи, — Казыр-Тоо спрашивает.
— Имя мое Алтын-Коок. Я — сестра богатыря Кара-Салгына. Мой треухий конь Ак-Сарат у коновязи стоит. А ты куда едешь?
— Девятилетнюю мою сестру Кан-Пурган еду искать.
— Девятилетнюю твою сестру красавицу Кан-Пурган Кара-Салгын похитил, по сороковому небу ее пронес, из своего стойбища это я видела. Лучи красоты Кан-Пурган тогда весь свет заливали, отовсюду были видны. Кан-Пурган в руках Кара-Салгына горько плакала, говорила: «Не вырваться мне из рук Кара-Салгына, брату моему любимому Казыр-Тоо меня из неволи не выручить, во всем белом свете не отыскать. Услышав плач сестры твоей Кан-Пурган, я тоже заплакала, сердце у меня загорелось. Синим сорокасаженным покрывалом покрывшись, я за Кара-Салгыном побежала, чтобы не быть замеченной, следом за ним по земле кралась.
Вслед за Кара-Салгыном в такие места зашла, где ни один четырехкопытный конь не ступал, — в неведомой Сэркэ-тайге очутилась. На вершине Сэркэ-тайги белая береза с белыми листьями растет. Когда над этой березой Кара-Салгын летел, Кан-Пурган за вершину ее ухватилась, обессилевший в долгом пути Кара-Салгын чуть было жертву свою из рук не выпустил, но, передохнув, вновь Кан-Пурган схватил, золотисто-шелковые одежды ее раздирая, от березы оторвал, с воем на шестидесятое небо поднялся. Больше я их не видела, куда Кара-Салгын сестру твою унес — не знаю…
Так рассказала Алтын-Коок, богатырем от смерти спасенная. Казыр-Тоо она сразу по душе пришлась, ум и смелость ее богатырю сердце зажгли.
— Красавица Алтын-Коок, будьте моей женой! — Казыр-Тоо девице сказал.
— Ээкей, могучий Казыр-Тоо, я даже воду поливать на руки твоей невесты не достойна, как же мне быть твоею женой?! К белой березе на Сэркэ-тайгу езжай, там большое счастье тебя ожидает…
— От клятвы своей не отступлюсь: пока сестру свою Кан-Пурган не найду, к стойбищу своему не вернусь. Если ты мне отказываешь, совсем в жилище моем мне делать нечего, — Казыр-Тоо говорит.
— Тебя невеста другая девятый день ждет, — говорит Алтын-Коок. — К ней поезжай. Если в живых останешься, на обратном пути ко мне заедешь, буду тебя ждать, от клятвы не отступлюсь. Если ко мне не доедешь, жизнь твоя на много укоротится…
Казыр-Тоо с красавицей Алтын-Коок попрощался, на коня своего Казыр-Пората вскочил, как ураган прочь полетел, как вихрь с шумом помчался. Много гор перевалил, много рек переехал, к Сэркэ-тайге приблизился. На вершине Сэркэ-тайги белая береза в два богатырских обхвата растет, на ветке белой березы лоскутки золотой одежды сестры Кан-Пурган развеваются. На золотом лоскутке рукою сестры написано было: «Если брат мой Казыр-Тоо будет искать меня, пусть по моим следам не ходит, из рук Черного ветра меня освободить не пытается, от белой березы пусть домой возвращается, обо мне забудет, чтоб жизнью своею ему не жертвовать»…
Прочитав написанное сестрой, Казыр-Тоо рассердился, коня своего Казыр-Пората тяжелой плетью ударил, могучий конь единым прыжком золотой и серебряной долины достиг. Посреди золотой долины золотой тополь с серебряной листвой стоит. На ветке золотого тополя птица Тогус-Карга сидит, во весь голос поет:
— Знаменитый Казыр-Тоо, без меня ты свою девятилетнюю сестру Кан-Пурган до глубокой старости не найдешь. Десятый день я здесь тебя дожидаю, чтобы сказать, где Кан-Пурган находится, я девочка семилетняя, живущая в небесном царстве, имя Ала-Манык ношу, отец мой имя Кюмюш-Каан носит. Твою маленькую сестру у Кара-Салгына отнял Пугур-Каан, за пределы трех царств унес. Во владениях Пугур-Каана свою сестру ищи. Если из царства Пугур-Каана вернешься, наши головы соединятся, твоею женой буду…
— Если ты правду сказала, Ала-Манык, лицо свое настоящее покажи! —Казыр-Тоо закричал.
— Если свое человечье лицо покажу, твой кат-куяк железный, как свинец расплавится, моими лучами ты обожжешься, в страну Пугур-Каана поехать не сможешь, — Тогус-Карга говорит.
Казыр-Тоо правую руку поднял, хотел птицу Тогус-Каргу на ладонь взять, Тогус-Карга в черную муху превратилась. Казыр-Тоо хотел черную муху поймать, она порошком по земле рассыпалась. Казыр-Тоо черный шелковый платок из-за пазухи вынул, порошок в него собрал, из платка медно-крылая муха вылетела.
— Ээкей, Казыр-Тоо, напрасно меня изловить стараешься, — медная муха прозвенела и в комочек белого пара превратилась.
— Покажи мне лицо свое! — снова Казыр-Тоо упрашивает.
— Если уж так хочешь увидеть меня — правую щеку свою тебе покажу. С коня не сходя, смотри, — невидимая Ала-Манык отвечает.
Тут над Казыр-Тоо синяя птица появилась, за нею синее покрывало вьется, синие крылья ветерком лицо Казыр-Тоо овевают. Синяя птица правой щекой к богатырю обернулась, жарче солнечных лучей от розово-белой щеки лучи брызнули. На Казыр-Тоо железный кат-куяк, как свинец, начал плавиться. Бок коня Казыр-Пората, к Ала-Манык обращенный, загорелся. Конь лучей не выдержал, в сторону прыгнул, богатыря от лучей уберег. Еще раз Казыр-Порат прыгнул, через многие горы, через многие реки перенес.
Видит Казыр-Тоо невиданную страну: скот неизвестной масти в долине пасется, всюду горят костры, на кострах большие котлы кипят, пар, как черный туман подымается. Сорок чайзанов с гнойными лицами мясо варят, кровяное, черное мясо всюду горами высится. Нетрусливому Казыр-Тоо страшно стало. С коня Казыр-Пората он в отдалении от костров спешился, бедным чайзаном притворившись, робко к кострам подошел.
— Добрые чайзаны, не дадут ли мне кусок мяса, чтобы голод мой утолить…
— Близко не подходи сюда, — чайзаны говорят, — кусок мяса тебе на палке подадим…
Кусок чёрного мяса Казыр-Тоо подали.
— Зачем столько мяса наварили? — спросил он.
— Наш хан, наш господин Пугур-Каан, на треухом коне Шари-Порате ездящий, сорок дней назад из неизвестной страны маленькую Кан-Пурган привез. За эти сорок дней наш хан ни разу еще с нею не спал. Завтра хочет женою ее сделать. На ханский той мясо готовим…
Так чайзаны ответили.
Казыр-Тоо, о сестре услышав, сразу же распрямился, к дворцу Пугур-Каана кинулся, дверь распахнул. За золотым столом его маленькая сестра Кан-Пурган сидит, слезы из глаз ее ручьями бегут, около нее черный Пугур-Каан похаживает, уговаривает:
— Ээкей, глупая Кан-Пурган, лучше меня жениха не найдешь, завтра мы головы свои соединим…
Кан-Пурган, брата увидя, виду не подала, что его узнала, Пугур-Каану ласково говорит:
— Какой-то бедный чайзан пришел, что ему надо — спроси…
Казыр-Тоо опять, как чайзан, согнулся, глаза спрятал, робко подходит и говорит:
— Эзе, эзе, Кан-Пурган, я слуга брата твоего Казыр-Тоо, на поиски тебя мой господин меня, чайзана, послал. Сам Казыр-Тоо по другой дороге поехал, в подземное царство направился. А я половину белого света прошел, тебя, Кан-Пурган, отыскивая. Вижу теперь и тебя, милая Кан-Пурган, и подлого Пугур-Каана вижу. Видно ты, Пугур-Каан, силы удара Казыр-Тоо не знал, если сестру его похитить осмелился. Узнай же силу удара слуги Казыр-Тоо, слабого пастуха, который только белый скот богатыря стережет, богатырем себя не называя. По силе моего удара сам суди о силе кулака хозяина моего.
С этими словами Казыр-Тоо правый кулак поднял, Пугур-Каана ударил — среди белого дня черный туман на землю упал, золотой дворец Пугур-Каана в куски разлетелся, тело Пугур-Каана черной пылью рассыпалось.
Казыр-Тоо сестру свою Кан-Пурган нежно обнял, к сердцу своему прижал. Рассердившись, Казыр-Тоо стойбища Пугур-Каана разрушил: котлы, в которых мясо чайзаны варили, опрокинул и растоптал, злых чайзанов Пугур-Каана уничтожил, стада Пугур-Каана развеял.
— Пусть род Пугур-Каана навсегда исчезнет с земли! — так Казыр-Тоо сказал. Сестру свою Кан-Пурган богатырь в золотое кольцо обратил, за пазуху, к сердцу своему положил, на коня Казыр-Пората вскочил, к гриве мышью летучей приник и домой помчался. Не признавая обходных дорог, прямо через горы и тайгу мчится, не ища брода через реки извилистые, любой поток перемахивает. Не заезжая на земли красавицы Алтын-Коок, он прямо к дворцу своему приехал.
Золотое кольцо на пол кинул — встала юная Кан-Пурган, лучи ее красоты светлее прежнего засверкали. Тут он и вспомнил о девушке Ала-Манык, в сердце его тоска загорелась.
— Сестра моя Кан-Пурган, — Казыр-Тоо говорит, — на землю Кюмюш-Каана мне надо ехать…
— Ээкей, мой брат Казыр-Тоо, не езди. Зная, что к Кюмюш-Каану ты поедешь, Кара-Шибелдей одноглазая всех алыпов своих собрала. Пятьдесят ее алыпов шестьдесят хитростей для тебя готовят.
— Человек на землю плюнувший, обратно плевка не подбирает, если я ехать решил, ничто меня не остановит, — Казыр-Тоо говорит.
— Милый мой брат, удерживать тебя не посмею, — юная Кан-Пурган говорит. — Мои слова на прощанье выслушай. Когда поедешь ты через Эрлик-тайгу, горестный плач умерших алыпов, оплакивающих тебя, услышишь, их голоса вокруг тебя будут раздаваться: «В белой долине родившийся, славный Казыр-Тоо умирать едет». Разговора с умершими алыпами не затевай. Карым-Корум-тайгу миновав, к Сэркэ-тайге, имеющей три ашкына, приблизишься, там тебя сон начнет одолевать. У подножья Сэркэ-тайги тебе постель пуховая приготовлена. Если ляжешь на эту постель, будет она могилой твоей…
Казыр-Тоо, маленькую сестру свою не дослушав, нежно ее поцеловал, на коня своего Казыр-Пората вскочил, как ветер, вдаль полетел, по его следам синий туман стелется. К Эрлик-горе подъезжая, плач умерших богатырей слышит: «Славный Казыр-Тоо, одиноко живущий на белом свете, умирать едет». Казыр-Тоо не останавливается. Мимо Карым-Корум-тайги едет, умершие алыпы-всадники, как тени вокруг него кружатся, горько плачут: «Лучший богатырь на свете умирать едет». Казыр-Тоо свой путь продолжает.
Подъехал к Сэркэ-тайге с тремя переходами, вдруг спать захотел, от дремоты еле в седле держится. Видит Казыр-Тоо невдалеке постель пуховая, шелковым одеялом накрытая, для него приготовлена. С дремотой не в силах справиться, с коня Казыр-Тоо сошел, до постели еле добрел, упал на нее и в миг уснул. Конь Казыр-Порат вокруг хозяина ходит, зеленую траву щиплет. Казыр-Тоо во сне захрапел — небо кровью наливаться стало. Шесть дней Казыр-Тоо проспал, небо совсем побагровело. Тогда конь Казыр-Порат к хозяину подошел, человечьим голосом ему говорит:
— Ээкей, Казыр-Тоо, пора уж тебе проснуться, в сети хитрости Кара-Шибелдей ты попал.
Казыр-Тоо даже не пошевелился.
На седьмой день небо прояснилось, возле спящего Казыр-Тоо гусь опустился.
— Ээкей, конь Казыр-Порат, давно ли уснул твой хозяин? — гусь спрашивает.
— Седьмой день не пробуждается, — ответил Казыр-Порат.
— Чтоб его разбудить, надо мне с ним один на один остаться, — гусь говорит. — За пределы шести гор и шести рек удались, когда будешь нужен, сам тебя позову.
Казыр-Порат тотчас удалился, как туман рассеялся.
Гусь тотчас же в девицу превратился. Это Ала-Манык была.
Девушка-птица в объятия к спящему богатырю легла, своими устами к устам Казыр-Тоо прикоснулась, богатырь не просыпается. Девушка-птица Казыр-Пората назад кликнула.
— Мертвым сном твой хозяин уснул, не могла добудиться, — девушка-птица сказала. — Беги к девице Алтын Коок, живущей на середине света, сюда ее позови. Может, вместе с нею пробудим Казыр-Тоо.
Казыр-Порат единым прыжком середины света достиг, навстречу ему красавица Алтын-Коок из дворца выбежала, по золотым ступеням спустилась.
— Ээкей, Казыр-Порат, где ты бросил хозяина своего? — Алтын-Коок спросила.
— Как бы посмел я его покинуть, — ответил конь Казыр-Порат. — Восьмой день на вершине Сэркэ-тайги мой богатырь спит и не пробуждается.
— Семилетняя девушка Ала-Манык, дочь Кюмюш-Каана, тебя ко мне послала, — Алтын-Коок говорит. — На вершине Сэркэ-тайги лишь тело Казыр-Тоо спит, а душа его с одноглазой Кара-Шибелдей в это время сражается. Народ и стада Казыр-Тоо подземным Эрликом со стойбища угнаны. Об этом семилетней Ала-Манык расскажи.
Казыр-Тоо единым прыжком на Сэркэ-тайгу возвратился, от его дыхания белый туман над землей поднялся. К спящему телу богатыря Казыр-Тоо конь подскакал, обо всем, что наказывала Алтын-Коок, семилетней Ала-Манык рассказал.
— Казыр-Тоо еще сильнее заснул, мне его не разбудить, — со слезами Ала-Манык говорит. — Скорей подымись, Казыр-Порат, на седьмое небо, у самого старшего Чаяна спроси: может ли Казыр-Тоо проснуться и как нам его разбудить?
Казыр-Порат на седьмое небо кинулся, в пути так похудел, что кости кожу вот-вот проткнут, все четыре копыта с ног его сорваны. До седьмого неба Казыр-Порат добрался, к одиноко сидевшему Чаяну с вопросом своим обратился.
— Зачем ты ко мне поднялся? — сердито Чаян говорит. — Обратно в Сэркэ-тайгу спускайся. У подножья Сэркэ-тайги белая береза, толщиной в шесть обхватов, стоит, под этой березой девятисаженной толщины черный камень лежит. В белую траву превратись, около этого камня семь дней стой. Если в течение семи дней ничего не увидишь — значит Казыр-Тоо к жизни не вернется, если на восьмой день белая береза пошевелится, из-под камня ребенок выйдет — значит душа Казыр-Тоо тело богатыря навсегда покинула.
С седьмого неба Казыр-Порат прямо на Сэркэ-тайгу прыгнул, около белой березы опустился, в белую траву превратился, семь дней простояв, на восьмой день видит — береза пошевелилась, из-под ее корней, черный камень в сторону отвалив, маленький мальчик вышел. Там, где ступит мальчик, земля под ним проваливается — видно не держит. Мальчик на черный камень уселся, играть сам с собой стал. Конь Казыр-Порат из белой травы поднялся. — Ээкей, добрый конь, — мальчик ему говорит, — мой отец богатырь Казыр-Тоо, с моею матерью семилетней Ала-Манык на этом свете не успели свадьбу устроить, на том свете мужем и женою стали. Тело моей матери Ала-Манык белой березой стало, тело отца моего Казыр-Тоо превратилось в черный камень, из-под которого я вышел сейчас. Почему же ты, Казыр-Порат, конь, моего отца, до сих пор в живых ходишь?.. Сейчас и ты каменной лошадью станешь….
Казыр-Порат, испугавшись, хотел прочь убежать, но тут его ноги окаменели, черной глыбой он упал возле черного камня, когда-то бывшего телом Казыр-Тоо. Маленький сын Казыр-Тоо, в трехглазую золотую стрелу обратясь, на стойбище отца своего Казыр-Тоо перелетел. Узнав о смерти брата, красавица Кан-Пурган горько поплакала; на своего племянника маленького любуясь, повеселела. Первая невеста Казыр-Тоо, красавица Алтын-Коок, народ и стада Казыр-Тоо злым Эрликом угнанные, назад на стойбище возвратила. С нею приехал брат ее, богатырь по имени Алтын-Кылыш, на Ак-Сарате ездящий. Алтын-Кылыш к сыну Казыр-Тоо поклонившись, сказал:
— Если твое согласие будет, мы породнимся, если не дашь согласия, своей дорогой вернусь.
Он Кан-Пурган сватать приехал. «Если я вечно юную Кан-Пурган замуж не выдам, мой век, как век моего отца, укоротится», — маленький сын Казыр-Тоо подумал.
Тотчас согласие свое Алтын-Кылышу дал.
Богатый той в честь жениха и невесты устроили, после чего молодые супруги с пира на стойбище Алтын-Кылыша уехали.
Маленький сын Казыр-Тоо с Алтын-Коок, ставшей ему вместо тетки, одни остались. Сын Казыр-Тоо никому не позволил имя ему дать и так без имени всю жизнь прожил, ханом всех ханов став. Ни один богатырь на бой его вызвать не отваживался, ни один народ с войною на землю его не приходил…
Примечание:
Сказитель А. И. Абакаев (Ак-Мет), запись Г. Н. Чульжанова (1939 г.). Подстрочный перевод Ф. С. Чиспиякова.
«Казыр-Тоо» — одна из самых маленьких, но вполне законченных поэм Ак-Мета и один из самих поэтичных сюжетов в шорском эпосе. Очень поэтичны женские образы в этом произведении. Сказитель называет эту поэму по имени маленькой сестры богатыря Кан-Пурган (Пурган или бурхан — божок, идол). Уже одним именем маленькая героиня как бы обожествляется, подчеркивается ее неземное происхождение, исключительная красота и женственность.
Удивительно поэтично и тонко раскрыт в поэме мотив вечной любви и верности. Казыр-Тоо и Ала-Манык, не могущие «соединить головы» на этом свете, соединяются в потустороннем мире, а на земле, над местом их гибели, вырастает березка, символизирующая душу Ала-Манык, появляется черный камень — символ верности Казыр-Тоо. Сюжет этой поэмы, особенно в заключительной своей части, близок к знаменитому мифу о Тристане и Изольде.
Как нам говорил сказитель Ак-Мет, существует поэма, посвященная сыну Казыр-Тоо и Ала-Манык, который в поэме «Казыр-Тоо» только упоминается в самом конце.
