Край родной — Горная Шория
Я родился и вырос в шорском поселке Казас. Если судить по тому, что там же родились и выросли мои отец, мать, дед по матери (а может прадед), то моему поселку не меньше ста лет. Он расположен на берегах двух рек: Мрассу и Казасик. Это были некогда полноводные реки, богатые рыбой, с красивой природой. Леса были полны зверя и птицы. Если еще в детстве я мог видеть, как по Мрассу плыли большие катера, а по рассказам стариков — большие пароходы, то можно представить, какая это была полноводная река. А по Казасику плавали на моторных лодках и привязывали их напротив отцовского дома. Из рыб в реках водились огромные таймени, щука, окунь, хариус и еще много всякой рыбы. По рассказам стариков, ловили и осетров.
Жили в Казасе в основном шорцы. Это были охотники и рыболовы, которые хорошо знали повадки таежных обитателей. Я еще застал известного охотника-медвежатника Бабушкина Николая Трофимовича. Хорошим охотником был его двоюродный брат Бабушкин Василий Степанович.
В шорских семьях всегда было много детей. Нормальным считалось иметь 4, 5, 6 детей. Это были помощники родителей. Старшие всегда следили за младшими. Так как обычно шорцы жили в бедности, то одежда старших переходила младшим и так до полного износа. Шорцы в деревнях всегда держали скот, птицу. Детям с детства прививалась любовь к работе, чистоте и порядку. Но самое главное — к честности. Помнится, у нас в Казасе практически не было воровства. Двери никогда не запирались на замок. Подопрешь дверь палкой — значит в доме никого нет. И даже в тайге не было воровства. Нельзя, например, подходить к чужим ловушкам. А если случайно наткнулся, а там еще бьется живая добыча, то добей ее, чтобы не ушла и оставь. И даже кедры имели своих хозяев. Есть такие нелазовые кедры, голые почти до середины. Кто-то обходит эти кедры стороной, а кто-то не поленится и срубит елку, обрубит ветви в виде лесенки, приставит к кедру и залезет. С тех пор он становится хозяином этого кедра и больше никто, кроме него, не полезет на него. Таковы были законы тайги. Нарушителей вычисляли моментом и сурово наказывали. А такое случалось крайне редко.
В пору моего детства в Казасе была конюшня, кузница. Мужики зимой заготавливали лес, летом сплавляли. Через деревню ездили лесовозы-хлыстовозы. Летом они завозили хлысты на берег. Это место называлось плотбищем. Зимой с наступлением морозов, рабочие делали ледяной мост через реку, вмораживали бревна, и по такой дороге лесовозы до весны возили лес в Мыски. Поселок лесозаготовителей был в 10 км от Казаса, на берегу Казасика и назывался Луна. Это был довольно большой поселок. Там имелся свой клуб, общежитие для рабочих и даже хлебопекарня. Казасинских рабочих возили туда на бортовых машинах.
В Казасе вначале не было электричества, пользовались керосиновыми лампами. Потом появился дизель-генератор. Свет давали до 10 вечера и с 6 до 10 утра. Была там и школа четырехлетка, а с 5 по 8 классы учились в поселке Курья. Этот большой шорский поселок Кӧлдағы-аал пал жертвой цивилизации. Его снес Сибиргинский разрез.
В Казасе шорцы жили хоть бедно, но дружно. Пили не так, как сейчас, да и не в таких количествах. Пили для веселья. Собирались всей родней, ходили в гости друг к другу по праздникам. Немного выпив, пели песни, плясали под гармошку. Веселились как могли. Бывали и стычки. В Казасе основное население — Борискины и Токмагашевы. Вот они и воевали друг с другом и началась эта вражда задолго до моего рождения. В эту войну втягивались родственники. А закончилась она в наше время. Бог примирил всех, уложив в могилу много парней с той и другой стороны. Теперь уже на кладбище можно видеть много Борискиных и Токмагашевых. На крестах и памятниках.
Пока до моего поселка не дошла цивилизация, это был благодатный край. Долгими зимними вечерами соседи ходили на посиделки друг к другу. Мы очень любили, когда к нам приходили дед и бабка Абакаевы. Сколько интересного можно было услышать тогда.
Праздником был для поселка, когда приезжал кайчи. Люди вставали в очередь, чтобы только принять его у себя. Обычно он приезжал на 2-3 дня на выходные или праздничные дни. Принимающие были счастливы, а дом заполнялся народом. Обычно, одну сказку, ныбак, кайчи и рассказывал за эти 2-3 дня. В Казасе частым гостем был кайчи Амзоров, Аккока-таи. Так его звали в Казасе. Еще известным кайчи был Пабель, Токмагашев Павел. Но с Токмагашевыми мы враждовали, поэтому Борискины его не жаловали.
Женщины занимались рукоделием. Помню, моя мама нитками вязала кружева. Все простыни и наволочки, занавески у нас были кружевными. Это было так красиво. Зато каких трудов это стоило связать.
Охотники в тайге стреляли медведя, лося. Завалив такого зверя, мясо таскали всей родней, кто сколько сможет. Это все твое. А когда кололи скотину, то всем родственникам понемногу раздавали свежее мясо. К сожалению, сейчас эта добрая традиция ушла в прошлое безвозвратно.
В наших краях нашли уголь, много угля. И приход цивилизации стал причиной медленной смерти моего родного поселка. Он оказался между разрезами Сибиргинский и Междуреченский. А где была Луна — там сейчас отвалы разреза Красногорский. Окруженная отвалами, моя деревня умирает медленно, мучительно. Какие только эксперименты над ней не производили. И все это делалось под обещание райской жизни моим односельчанам. Много людей умерло, так и не увидев этого рая. Остались старики, которым некуда уезжать. Да и не хотят они этого. Молодежь уезжает в города, иногда навещая своих стариков. Из-за старости, люди уже не могут держать скотину. Деревня отделена от внешнего мира высокой дамбой, которую отсыпали под железную дорогу. Сливая свои отходы, разрезы Междуреченский и Красногорский сгубили Казасик, в кристальных водах которого водился хариус. Вода по составу вряд ли пригодна для питья, но люди ее пьют, потому что до Мрассу идти далеко, а более 90% населения берут воду из Казасика. Из Мрассу брали воду только те, кто жил рядом. Но из-за вырубленных лесов и она обмелела так, что на перекатах даже на лодке проплыть — проблема. А рыбы в наших речках почти не осталось. В Казасе пробурили две скважины: на 70 и 100 метров, но вода в них ржавая. Поэтому водой из колонок никто не пользуется, да и колонки расположены далеко. Зачем деньги тратили, непонятно.
Вот так и доживает последние дни мой родной поселок Казас, с богатой историей и незавидным концом. Умрут старики, разъедется молодежь и останется только память, а потом и она забудется. Но мое последнее место все равно будет там, где покоятся мои родные: отец, дяди, тети, бабушка, братья и даже племянники, родственники и все те, кто некогда составлял население моего поселка. И это успокаивает.
Вениамин Борискин
2006 год
