Обстановка в начале 1920 года в районе была тревожной. В тайге бродили банды Рогова, Терендина, Новоселова и много мелких колчаковских групп. Им помогали баи-торгаши и кулаки. Население было терроризировано. Его запугивали различными карами, говорили, что Советская власть не долговечна.
Произошло вооруженное столкновение с остатками колчаковских банд в улусе Кольчезас. В общем, обстановка в районе для активистов Советской власти была опасной. Но, несмотря на это, шла бурная созидательная работа по созданию Советской власти в районе. Нужны были работники, особенно была большая нужда в национальных кадрах. Поэтому все маломальски грамотные люди были взяты на учет и мобилизованы на работу.
Летом 1920 года Томский волостной исполнительный комитет (ВИК) вызвал меня на работу в исполком. Это учреждение в то время находилось в Подобасе. Несколько месяцев я работала в ВИКе делопроизводителем. Осенью 1920 года Томский волисполком направил меня в Балбынь в качестве заместителя председателя сельского совета и одновременно его секретарем. Председателем был Чульжанов Максим Дмитриевич. С ним я проработала полгода и в середине 1921 года была отозвана волисполкомом в отдел по борьбе с дезертирством.
Семен Беляев в то время работал в исполкоме. Это был молодой очень энергичный человек. Он обратился ко мне с предложением, сказав: «А не пора ли нам подумать о создании комсомола здесь»? Я сказала: «Давай». И мы обратились к Болотову за советом. Он одобрил наше намерение и порекомендовал устроить собрание молодежи Подобаса. Такое собрание состоялось в помещении исполкома вечером. Кроме нас с Беляевым из сотрудников присутствовали: Тыдыяков Яков, Кусургашева Елена и Мархинин Петр. Из молодежи деревни пришли человека три: фамилии их не помню. Вел собрание Болотов.
На собрании был составлен список желающих записаться в комсомол. В список вошли: Беляев, Тыдыяков, Кусургашева Елена, Мархинин и я. Кроме наших сотрудников в комсомол записался один паренек из деревни, кажется его фамилия была Чудайкин. Таким образом первая ячейка комсомола была организована в Подобасе летом 1921 года. Она состояла из шести человек. Секретарем ее был избран Беляев Семен.
Большую роль в организации комсомола сыграла партийная ячейка Подобаса, состоящая из таких коммунистов как Болотов, Даможиров (председатель исполкома), Токмашев Федор Николаевич, Попугаев и Беляев Илья.
Правда ячейка просуществовала несколько месяцев, но появление ее имело большое значение для пробуждения молодежи в Горной Шории.
Вскоре из Подобаса уехал Тыдыяков Яков в Прокопьевск на работу в шахту, уехала Кусургашева Елена, выйдя замуж, уехал учиться Мархинин, уехал и Беляев.
В сентябре 1921 года уездный отдел народного образования отозвал меня в свое распоряжение и послал на работу в Мокроусово Ильинской волости в качестве
учительницы и заведующей начальной школой. Там я проработала до конца декабря 1921 года и за это время самостоятельно организовала ячейку комсомола, в которую вступило восемь человек. В декабре 1921 года по просьбе уездного комитета комсомола я была переброшена уездным комитетом народного образования в Кабырзинскую волость в улус Усть-Анзас в качестве преподавательницы и заведующей начальной школой. Уком комсомола снабдил меня дополнительным командировочным удостоверениям, в котором говорилось, чтобы местные органы власти оказывали мяе содействие в организации комсомола в Кабырзинской волости. В то время регулярного сообщения с Усть-Анзасом не было, попасть туда можно было только со случайным попутчиком. В укоме комсомола мне посоветовали связаться с коммунарами коммуны «Буревестник», которая была организована коммунистами Подобаса недалеко от Усть-Анзаса. Возглавлял ее коммунист Илья Ильич Беляев.
В Подобасе мне сказали, что туда собирается ехать сын Беляева, который повезет какой-то груз в коммуну. Мне пришлось его ждать неделю, чтобы с ним доехать к месту моего назначения. В последних числах декабря мы выехали из Подобаса на двух лошадях. Я сидела на задних санях.
Помню, был сильный мороз. Чтобы не замерзнуть нам приходилось то и дело соскакивать с саней, идти пешком или бежать за лошадью, чтобы разогреться. Было одно только желание — быстрее добраться до очередного «зимовья», чтобы обогреться и заснуть скорее. Когда мы приехали в коммуну, у нас были обморожены щеки и носы, но настроение мое было бодрое от радушного приема коммунаров. Они обогрели нас, накормили и полечили. Меня задержали на три дня в коммуне, чтобы я отдохнула и полечила отмороженные части. Они снабдили меня на первые дни продовольствием и на четвертый день председатель коммуны Беляев сам отвез меня в Усть-Анзас, чтобы передать председателю сельсовета. Он не уехал сразу же обратно, а дождался, пока я была устроена с жилищем и с питанием.
Особенно было тяжело решить вопрос с питанием. В то время люди вели там натуральное хозяйство. Поэтому купить на деньги что-либо из продуктов нельзя было. И когда я приехала туда, сельсовет был озадачен, как меня прокормить.
Было вынесено решение, чтобы меня кормили по очереди родители учащихся, так как народ там жил очень бедно и, занимаясь мотыжным земледелием, они не создавали никаких излишков. Огородничеством вообще тогда не умели заниматься. В этих условиях прокормить лишнего человека было большой проблемой для населения. Тем не менее родители согласились на такую жертву, чтобы их дети смогли обучаться грамоте. Но мне было очень тяжело в моральном плане. Было стыдно ходить по домам учащихся и сокращать и без того их скудное питание. Только энтузиазм и вера в необратимость дела удерживала меня остаться работать там в этих условиях. В основном жители совершенно не знали русский язык и мне пришлось переводить на шорский язык многие термины и понятия. Бумаги и учебных пособий в школе на хватало, детям приходилось писать на бересте. Можно сказать, что я была в Усть-Анзасе единственным представителем Советской власти. В школе я была и заведующей, и учительницей, и сторожихой. Часто после уроков я вставала на лыжи и шла тайгой в отдаленные улусы в сопровождении ученика, чтобы поговорить с людьми, собрать молодежь.
Общая обстановка в Южной Горной Шории в то время была исключительно сложной и тревожной. Население этого района было самое отсталое и забитое. А в конце 1921 года там организовалась банда Гордея Тудегешева. Он был сыном богатого торговца, получивший образование в Бийском катехизаторском училище. Он пользовался большим влиянием на этих забитых и неграмотных людей.
По приезде в Усть-Анзас, где находилась начальная школа, я вскоре организовала ячейку комсомола из девяти человек. Секретарем ячейки была избрана я. Там мне быстро удалось организовать молодежь в комсомол, потому что я была учительницей. В комсомол вступила в основном учащаяся молодежь, а из улуса вступило только трое.
Второй моей задачей была организация комсомола в Парушке. Здесь мне оказали большую помощь коммунары «Буревестника». От них на собрание приезжал Попугаев, которого хорошо знало население Парушки. Его выступление сыграло важную роль в создании комсомола в этой деревне.
В исключительно трудных условиях, сообщаясь с улусами на лыжах в сопровождении проводника, я шла, чтобы провести собрание молодежи в намеченном улусе, но, не всегда надеясь, что там удастся организовать комсомол — очень было отсталое население, которое жило в стороне от главной дороги.
На собрания молодежи, как правило, шли и их родители. Молча выслушивали доклад и расходились по домам. На некоторых собраниях не было не только выступлений, но даже и вопросов. Непонятно было, одобряли они меня или нет. Мне понять и проникнуть в их сознание было трудно. Но все равно я была рада, что удалось мне столь отсталые улусы посетить, собрать там молодежь и сказать им добрую весть о Советской власти.
Самой мне удалось организовать комсомол, как уже говорилось, только в Усть-Анзасе и Парушке. Но комсомольцы Усть-Анзасской школы играли активную роль в создании комсомола. Родители некоторых учащихся жили в других улусах. Сообщение с улусами поддерживалось на лыжах. Там учащиеся школы собирали сверстников и разъясняли им о Советской власти и комсомоле. Так ими были созданы ячейки в Среднем Челее и Шор-тайге. Это были очень малочисленные ячейки, но факт их создания играл большую роль в самом отсталом районе Горной Шории.
Вскоре ячейки самораспустились, так как банда Тудегешева усилила свою активность в Южной Шорни. В апреле 1922 года банда Гордея совершила зверское убийство советских руководителей в Усть-Кабырзе. Там были убиты председатель Мрасского волисполкома Григорьев и член волисполкома Апанаев.
В начале апреля 1922 года я вынуждена была уехать из Усть-Анзаса из-за начавшегося там голода. В условиях тяжелейшего положения населения с продовольствием я не могла больше находиться на иждивении родителей учеников.
Поговорив сначала с председателем сельского совета о своем положении, и, видя, что он ничего не может решить в этом направлении, я съездила в коммуну посоветоваться с Беляевым. Он мне сразу же сказал, что в создавшихся условиях лучше мне выехать оттуда побыстрее, пока не вскрылись реки.
Не дожидаясь ответа на мое заявление от укома комсомола и отдела народного образования о моем переводе в другое место на работу, я вынуждена была поторопиться с отъездом, чтобы уехать оттуда санным путем.
В мае 1922 года банда Гордея появилась в районе Усть-Анзаса. Коммуна «Буревестник» находилась недалеко и бандиты, жестоко расправились со всеми коммунарами. Это были светлые люди. Настоящие коммунисты, бессеребренники, самоотверженные энтузиасты, которые в своих действиях руководствовались не материальными выгодами для себя, а ленинскими идеями революционных преобразований. Они поэтому и снялись с насиженных мест предков и поехали в столь дикую малодоступную область Горной Шории, каким являлось в то время Запорожье Мрасса. Ведь недаром людей, населяющих эти места, называли «чыш кижилер», что в переводе означало лесные люди.
Коммунисты Подобаса поехали туда, чтобы помочь этому народу подняться из состояния дикости и вымирания, научить его полегче добывать свой хлеб, на практике им показать преимущества ведения хозяйства на коллективных началах. Поэтому в памяти шорцев должны быть золотыми буквами вписаны их имена. Эти люди были захвачены врасплох на весенней работе в поле. Они мужественно приняли смерть, бросая в лицо проклятия своим врагам. Неплохо было бы им соорудить памятник на месте гибели их, чтобы увековечить их память для поколений.
По приезде из Усть-Анзаса кузнецкий уездный комитет народного образования в мае 1922 года назначил меня в Мыски заведовать детским домом шорских детей. Здесь мы снова встретились с Семеном Беляевым. В то время он опять работал в аппарате райисполкома. Он меня встретил словами: «Ну что, Поля, будем организовывать комсомол в Мысках?» Я ему ответила: «Будем». Посовещавшись вдвоем, мы решили сначала посоветоваться с Федором Николаевичем Токмашевым. Он нам посоветовал сначала провести разъяснительную работу среди мысковской молодежи, которая была с нами знакома, а потом уж, собрав молодежь Мысков, на собрании поставить вопрос об организации комсомола в Мысках.
В январе 1923 года нами, Беляевым и мной, была организована Мысковская ячейка комсомола, которая впоследствии легла в основу комсомола Горной Шории. Первым ее секретарем был избран Семен Беляев. Я и Сербегешев Алексей были избраны членами бюро. Главной своей целью вначале мы поставили — создание ячеек комсомола в других деревнях и в улусах.
Беляев Семен взялся энергично за осуществление этой цели. Он сам часто ездил по району и рассылал нас по деревням и улусам собирать собрания молодежи и разъяснять им о Советской власти, о комсомоле и его задачах. Обратилось большое внимание на ликвидацию безграмотности среди населения, на борьбу против суеверий и предрассудков. Ячейки имели свои стенные газеты. В базовой ячейке был отдел по работе среди шорских девушек.
Политическая обстановка в Шории благоприятствовала созданию комсомола. Банды, бродившие в районе, были уничтожены. Сопротивление баев и кулаков было ослаблено. Молодежь уже больше не боялась их. Теперь они охотно шли на собрания и вступали в комсомол. Теперь население было уверено в крепости Советской власти. Оно ощущало это не только в превосходстве революционных сил над контрреволюционными, но и в подъеме экономики.
В результате внедрения НЭПа в стране экономическое развитие пошло к быстрому расцвету. Это стало сказываться и в Горной Шории, следовательно, и на политическом подъеме ее населения.
В течение 1923 года были созданы ячейки комсомола в Подобасе, Безрукове, Чувашке, Абашеве, Осинниках, Балбыне и Сыркаше. После отъезда Семена Беляева из Мысков я осталась секретарем мысковской ячейки. Вскоре мысковская ячейка превратилась в базовую, потому что она осуществляла руководство и другими вновь возникшими ячейками комсомола. Я стала секретарем мысковской базовой ячейки комсомола. Находясь в таком круговороте событий, я все больше и больше чувствовала, что мне не хватает знаний, что мне надо учиться. Я неоднократно говорила об этом со своими товарищами. Однажды в Горную Шорию из Москвы приехали двое ученых-антропологов, которые посоветовали мне поехать учиться в Университет народов Востока. Я на всякий случай написала в Томский губком комсомола об этом.
И каково же было мое удивление и радость, когда в августе 1924 года меня срочно вызвали в уком комсомола и сообщили, что я должна явиться в город Томск в губком партии, который отправит меня в Москву на учебу в университет народов Востока. Я сначала не поверила этому. Думала, что ребята меня разыгрывают, но когда мне показали телеграмму губкома, я сказала:»Что я лучше всех что ли, что выбор пал на меня?» Ваня Ковтун ответил: «Вот дурная, надо радоваться, она недоумевает?» и добавил: «Ох, как завидую тебе, но и радуюсь за тебя. Вот что, собирайся быстро обратно, сдавай все дела в Мысках и чтобы через четыре дня была здесь. Документы и командировочные тебе приготовим и в добрый путь».
Расседлав свою лошадь и не дав ей отдыха и корма, я пустилась обратно в Мыски. К ночи я доехала до Безрукова, где жили мои родители, и сообщила им эту радостную новость. Но родителей вместо радости обуял страх. Даже отец стал сомневаться пустить ли меня в Москву, а мама и слышать не хотела об этом. Пришли на совет родственники и стали отговаривать меня ехать. Я заявила, что „ничего со мной не случится, я сильная, все препятствия преодолею и первая проложу дорогу к знаниям». Наконец, родители смирились и стали собирать меня в дорогу.
В Мысках тоже был переполох. Некоторые восторгались моей смелостью, некоторые смотрели, как на обреченную — человек едет в неведомое. Я сдала детский дом своему преемнику, сдала и комсомольские дела новому секретарю — Софрону Тотышеву.
Моей подругой детства была Шура Урухпаева. Мы жили с ними рядом. Подругами мы остались и тогда, когда стали взрослеть. Она рано, в 1920 году, потеряла мать и, как старшая в семье, стала заменять ее по дому, воспитывая младших детей. Естественно, ей тяжело досталась сиротская жизнь. Мне ее всегда было жаль. Младшие ее сестры подросли, и тогда я решила ее взять к себе на работу в детдом, оформив воспитательницей. Когда организовалась организация комсомола в Мысках, она вступила в ряды комсомола. Мне хотелось, чтобы и она поучилась, и я уговорила ее поехать вместе со мной до Томска, а в Томске устроить ее в совпартшколу.
Большим затруднением было для нас, как добраться до Томска. В то время в наших краях не было железных дорог, а на ближайшую станцию надо было добираться на лошадях несколько дней. Да, откровенно говоря, и побаивались. Ведь не видели еще железных дорог и никто рассказать не мог о них. Решили, что для нас будет проще, если мы поплывем на лодке. Половину жизни шорец проводит в лодке, поэтому этот вид транспорта нас не пугал.
15 августа 1924 года наша лодка отчалила от берегов Кузнецка, и мы начали свое путешествие в Томск. Впервые в истории народа две шорские девушки отправились за знаниями. Девять дней мы плыли на лодке по безлюдной тайге. Через перекаты и глубокие плесы проходил наш путь. Сушило нас солнце и мочил дождь. Спали под лодкой, так как боялись медведей, а рано утром снова отправлялись в путь. На девятый день показался белокаменный Томск. Подъезжая к городу, стало как-то не по себе. Большой город страшил нас.
В губкоме комсомола встретили нас очень радушно. Отвели нам помещение для ночлега. Шуру Урухпаеву губком комсомола устроил на учебу в совпартшколу, а мне дали путевку в Москву. В губкоме комсомола были озабочены, как я сяду на поезд. Прямых поездов до Москвы не было. Надо было сначала доехать до Тайги, а там садиться на проходящие поезда. Решили написать отношение к уполномоченному ГПУ на станцию Тайга с просьбой оказать содействие шорской девушке, которая едет в Москву на учебу, в приобретении билета и посадке в вагон.
