Из книги. Л. Потапова «Очерки по истории Шории»
Отцовский род у шорцев в старину управлялся на демократических началах. Во главе каждого рода стоял «паштык» — староста, который был раньше выборным. Каждый род управлялся независимо от другого своим паштыком, звание которого уже ко времени русской колонизации было наследственным. Родовая община в эпоху русского господства выбирала и помощников паштыков.
Шорские паштыки последнего периода эпохи русской колонизации ничего общего не имели с родовыми старостами в настоящем смысле этого слова. Это были уже типичные угнетатели, представители эксплуататорской верхушки рождающегося классового общества. Переход шорцев к отцовскому роду очевидно быстро способствовал превращению выборности паштыка по существу в наследственное право семьи и тем самым благоприятствовал возникновению знатной семьи. Выборы паштыка за последнее время сделались со стороны народа как бы обрядом, уже потерявшим свой настоящий смысл, а для паштыка — формальностью, за которую он все же должен был бороться, после того как царские чиновники отменили наследственность шорских паштыков. В большинстве случаев шорцы продолжали выбирать паштыка из одной и той же семьи. Но в самой церемонии выборов имеется момент, который весьма ярко говорит о том, что еще сохранились отголоски того времени, когда выборы паштыка были именно делом всех членов данного рода и протекали в обстановке полного демократизма. Мы имеем в виду следующий момент выборного собрания паштыка, который практиковался до 1912 г. Уже само название выборного собрания выражает сущность интересующего нас момента. Собрание называлось «паштық тударға чыылығ» — т.е. «собрание держать паштыка». В день выборов на общественные деньги покупалось мясо, угощали вином. Когда происходили выборы и называли кандидата в паштыки, о согласии кричали «чарар». Выбираемый паштык по обычаю должен был отказываться от должности и бежать. Вслед за ним бросалось все собрание и ловило его. Поймавшие паштыка держали его, а остальные подбегали, и паштык до тех пор не давал согласия, пока не держалось за него большинство. Каждый из шорцев должен был «держать» паштыка, хотя бы только касаясь его одежды. Когда избираемый паштык видел, что большинство держится, он освобождался от державших, снимал шапку, кланялся, говоря, что «воля ваша, буду паштыком» и надевал на себя знак паштыка. Выборы считались оконченными. Начиналась гулянка. Вот это то «держание» паштыка всеми весьма ярко подчеркивает былую демократичность выборов. Надо сказать, что еще в 60-х годах прошлого столетия, когда путешествовал по Шории В. Радлов, положение шорского паштыка в некоторых местах едва ли особенно отличалось от рядового члена рода, как это вытекает из его описаний. Приведем описание встречи Радлова с паштыком: «Дом паштыка был едва ли не худший в деревне. Одежда этого, облеченного властью, лица была изорвана и висела на его теле лохмотьями. Вместо шапки, он повязал голову грязным, пестрым носовым платком». Радлов обратился к паштыку с просьбой дать лошадей. «Паштык, настоящий образчик своей общины, тотчас же созвал к себе мужскую часть населения деревни, чтобы обсудить вопрос о поставке лошадей. Не прошло и четверти часа, как все приглашенные собрались. В середине собрания паштык занял место на обрубке дерева и с его высоты взирал на сидевших на земле членов общины. Когда паштык стал говорить в чем дело, все собрание взволновалось, со всех сторон поднялся крик. Чем более паштык призывал к порядку, тем сильнее волновался народ». Высшим органом рода было родовое-собрание «чыылығ», на котором могли присутствовать только члены своего рода. Женщины и девушки на собрание не допускались — это результат победы отцовского права, ибо в эпоху материнского рода «в выборах участвовали все мужчины и женщины». «чыылығ», собрание, решало все важнейшие общие дела: выборы паштыка, раскладка «албана», а потом при русских «ясака». Даже такие вопросы, как принятие христианства, кое-где не решались индивидуально. Так члены рода «кара-шор» заявили миссионеру Вербицкому в 1881 г., что «они без совещания своей волости во время сбора ясака на это (т. е. на предложение креститься) решиться не могут». На таких общих собраниях происходили и судебные разбирательства. Демократический характер суда, предусматривающий интересы членов рода, составляет особенность шорского судопроизводства, по описаниям 70-х годов, Если опять обратимся к Вербицкому, то из его заметок почувствуем это очень ясно. Он пишет: «однажды в Карабулуке мы застали большое собрание народа: судило общество, во главе с есаулом (помощник паштыка). Общество присудило виновника-юношу взять обольщенную им девицу за себя. Он решением остался недоволен, и тогда общество перерешило: заплатить за бесчестие девицы 12 руб. и два ведра вина поставить за хлопоты, что и принято было всеми без апелляции и тут же исполнено. В судьбищах инородцев, — продолжает Вербицкий, — особенно строго и ощутительно для кармана наказывается воровство. Если, например, отыщут преступника, укравшего улей с пчелами, или вырезавшего мед из улья на сумму три рубля, то он поплатится за это никак не менее 30 рублей, а именно 9 руб. (втрое) потерпевшему от воровства, четырем человекам, так называемым хожаным за башлыком, свидетелям и пр. по три рубля (12 руб.) и всему обществу за хлопоты и потерю времени вина на 9 руб. Такой приговор сей же час приводится в исполнение или взносом денег, или продажей скота, или же, наконец, отдачей любителя чужой собственности на год в работники достаточному инородцу. Кроме финансовой тягости согрешающий подвергается нравственной пытке. Украденные вещи или часть их, например от зарезанной коровы голова, привешиваются вору на шею, и его окружает толпа народа, предшествуемая впереди верховым, за которым следует инородец с печной заслонкой на шее и бьет дробь в роде барабана, по бокам вора два экзекутора, сзади второй верховой. Вся эта группа проходит по всем улицам улуса и перед каждым домом останавливается, где похититель должен предлагать хозяину дома купить у него поличное и выхвалять свой товар». Приведенное описание является недурной иллюстрацией к положению о силе воззрений родовой эпохи у населения. Некоторые черты родового демократизма в суде нам удалось уловить и в рассказах стариков. Старик Шулбаев из рода Кобый говорил, что когда паштык приступал к суду, народ выделял от себя в качестве жюри шесть человек, большею частью умных стариков. Паштык самостоятельно не решал дело, судили вместе. О своем решении спрашивали присутствующих «чарар ба» (ред. дословно «подходит ли?»). Все отвечали вместе. Если большинство говорило «чарар» (ред. «подходит») — согласие было достигнуто, если не соглашались, — дело разбирали снова, пока решение не удовлетворяло большинство рода.
Выборные в судьи назывались «паштықтың арғыштары» (товарищи паштыка). Выбирались они на одно судебное заседание. Богатых старались не выбирать, ибо они «церемонились».
До эпохи русской колонизации на территории Шории каждый род представлял собой самоуправляющуюся единицу во главе с паштыком, которых русские документы эпохи покорения шорцев и еще долго спустя называют «князцами». При покорении шорцев родовое устройство продолжало существовать. Царские воеводы управляли покоренными шорцами через своих чиновников, имея дело с князцами. Род являлся для них податной и административной единицей, исчисляемой количеством луков, т. е. количеством мужчин, способных владеть этим для того времени главным оружием. Когда произошло административное деление Шории на волости, то при этом делении родовое устройство все же пострадало. Образованные волости, по-шорски «чон» (река Мрасса) или «қалан» (река Кондома) представляли собой административные единицы, далеко не всегда совпадающие с прежним родом. В ряде случаев «чон» включал в себя один и реже два рода, как например, Мрасско-Изушерская волость (официальное название, а по-шорски «тайаш-кечин чон»). Наряду с этим некоторые волости составились из частей нескольких родов. Это, разумеется, отразилось на общественной жизни родовых общин. Адрианов считал, что там, где «некоторые волости случайно совпали с родовым делением, в них наиболее цельно сохранились черты бытового самоуправления» — «другие волости раздробили поколения инородцев и составились из частей нескольких родов. Здесь уже не стало никакого порядка, раздробление вызвало разлад и несогласие между населением, лишило его силы, лишило почвы, на которой держалась община, и вызвало равнодушие со стороны инородцев к их волостным делам». Адрианов во многом безусловно прав. Но не надо думать, что разделение на волости было территориальным делением. Волость была административным учреждением. Состав ее определялся припиской населения к той или иной волости и, где бы ни проживал приписанный к данной волости, он платил ясак, обращался по судебным делам только в свою волость. Приписка к волостям происходила преимущественно по родовому признаку, группами во главе с паштыками. Естественно также и то обстоятельство, что при совпадении административной волости (чон) с родом, шорцы не усваивали официальных названий русской администрации, а называли волость своим родовым названием. Так, например, Кондомско-Карачерская волость, в состав которой входил род «Шор», называлась шорцами «шор чон», Кивийская — ковый чон, ибо-в состав ее входил род «Кобый», и т. д. Термин «чон» — означал выражение нового качественного своеобразия. Он означал то, что все роды, обитающие на территории Горной Шории, являлись теперь не независимыми отдельными единицами, объединенными по признаку родства, не только отдельными группами родственников, обособленными от подобных же групп других родственников, а что теперь родовые группы представляли собой части единого административного целого, которое хотя бы формально, но все же скрепляло их. Поэтому, нам кажется, и привился термин «чон», означающий по Вербицкому: общество, народ. Фактически до 1912 г. «чон», как уже указывалось, нередко включал в себя только одну родовую единицу; таковы были: кызай чон, кый чон, ковый чон, челей чон, қарға чон, шор чон и т.д. Каждый «чон» управлялся по существу родовым начальником — паштыком. Каждый член рода независимо оттого, где он проживал, был подчинен своему паштыку. Один раз в год, в летнее время, «чон» собирался вместе. Там, где «чон» совпадал с одним родом, на собрание могли явиться только члены данного «чона» — рода. Там, где «чон» включал в себя несколько родов, на собрании (чыылығ) могли присутствовать только члены родов, входящие в данный «чон». Так, например, по сообщению инструктора райкома ВКП(б) Шории Сандыкова, его дед, приехавший в Шорию из Сагайской степи, около 20 лет не принимался в «чон» шорцев (по реке Мрассе), не имел права присутствовать на собрании «чона». Собиралась только мужская часть рода, входящего в данный «чон». Женщины и девочки присутствовать не могли. Объяснялось это стыдом (уйат). На деле же, как мы указывали, это было выражением победы мужчины над женщиной. Собрание происходило под открытым небом. На этих собраниях совершалась ежегодная раскладка ясака, включались новые плательщики, достигшие определенного возраста, исключались состарившиеся. Разбирались спорные дела, происходили выборы паштыка и его помощников. Собрание заканчивалось пиршеством участников за счет волости. Администрация «чона» и наиболее уважаемые старики рода покупали на общественные деньги лошадь или быка, а иногда и двух, для закола, и вино. Мясо купленной скотины варили в больших котлах специально выделяемые для этого люди (қазанчы — повара). Сваренное мясо раскладывали на досках, положенных четырехугольником. Выкуренное собственным способом вино наливалось в большие цилиндрические сосуды из бересты (қузпақ), вышиною от 1 до 11/2 м. В каждый из них опускался берестяной черпак на деревянной черне. Купленная водка стояла в четвертях. Народ усаживался в круг. Лет 50—60 тому назад было принято, чтобы перед пиршеством родовой шаман произносил заклинание перед сваренным мясом и вином, если большинство собравшихся не были крещеными. Затем приступали к пиршеству. Усевшимся в круг повара разносили мясо, другие подавали вино. Мясо с костью считалось почетным куском. Такие куски раздавались старикам и мужчинам, платившим ясак. Подростки довольствовались менее почетными кусками.
Члены рода у шорцев были связаны между собой и общностью культа, носившего ярко выраженный родовой характер. «У каждого сеока есть свой фамильный бог» — писал миссионер Вербицкий. Замужние женщины не могли присутствовать на этих молениях, так как при соблюдении принципа родовой экзогамии они всегда для данного рода являлись чужеродками. На всех молениях ритуальный огонь зажигал всегда мужчина — старший в роде. Общие родовые моления чаще всего происходили весной, когда вскрывались реки, на деревьях набухали почки, и осенью, когда собирали урожай и готовились к промыслу. Так, жители верховьев реки Мрассы, шорцы рода Кый, устраивали моления горам и водам (тағларға, суғларға) с просьбами о благополучии, об обилии хозяйственной жизни. Моление совершал кам (шаман), за отсутствием кама старший в роде. Моление происходило под березовым деревом и называлось «шачығ». Горам и водам приносилась жертва из ячменной браги (абыртқа), которой брызгали по сторонам с соответствующим персональным обращением к отдельным горам и рекам. У обитающих по реке Кондоме членов рода «челей» осенью перёд зверовым промыслом устраивалось моление горе Мустагу и окрестным горам. Моление челейцы производили целым поселком. На лужайке ставилось в ряд несколько берестяных сосудов, в зависимости от количества гор, привлекаемых к обращению в предстоящем молении, из расчета, что для каждой горы, к которой предстоит персонально обратиться, должен быть отдельный сосуд с жертвенной брагой (ортко). Моление началось с обращения сначала к старшим и более сильным горам (например, Мустаг и его сыновья), потом к менее сильным младшим. На молении присутствовал шаман. Необходимо указать, что для таких общих родовых молений с жертвоприношением продукты, требующиеся для жертвоприношения (толокно ячменное, ячмень, вино), и угощение несли из каждого дома и все это соединяли.
Таковы, вкратце, существенные черты отцовского рода у шорцев по данным, имеющимся в нашем распоряжении.
