Этнический состав исторических предков шорцев — кузнецких татар остается до конца не выясненным. Со времен В. В. Радлова существует точка зрения о том, что ко времени прихода русских они не составляли единого этнического целого, а представляли собой причудливую смесь тюркоязычных родов-сеоков различного происхождения. Наиболее сплоченными были сеоки окрестностей городища «Аба-Тура», отмеченные на карте Страленберга 1730 г. под общим названием абинцы. В 1618 г. вблизи этого городища на реке Кондоме русскими казаками был срублен первый Кузнецкий острог (Ширин, 1989, с. 61).
Этническая принадлежность абинцев остается загадкой. Современные исследования сводятся к этнонимическому анализу и попыткам определения территории расселения абинцев. Что касается социальной структуры абинцев, то неясно: составляли ли они к приходу русских казаков самостоятельный этнос или под этим общим названием объединялся ряд «окраинных телеутских родов-сеоков».
Наиболее авторитетный современный исследователь этнографии телеутов Д. А. Функ, называя абинцев «многочисленной группой», перечисляет на период XIX в. следующие «абинские» сеоки — аба, таг-аба (или табыска), кара аба, чедыбер, челей, калар, себи, тарткын, тогус-тас, шынгай. К абинцам он склонен относить и осколки собственно степных телеутов — этнотерриториальные группы калмаков и теленгетов, утративших к приходу русских свои прежние родовые самоназвания и разделявшихся на большие семьи-тӧли (Функ, 1992, с. 65-66).
По происхождению почти все перечисленные сеоки абинцев (кроме тарткын и себи) со времен этнографа Л. И. Потапова принято считать родственными степным приобским телеутам, отчего их иногда называют обобщенно, как проф. А. П. Уманский, «окраинные телеутские роды». К концу XIX в. сеоки аба, чедибер (четти-пуру), калар, кондомский челей, себи, тарткын, тогус-тас, шынгай, теленгет составили в пределах Кузнецкого уезда северную лесостепную часть формирующегося шорского этноса. Определенная часть сеоков чедибер, калар, челей, а также сеоки таг-аба (табыска) и кара-аба (карабинцы) влились в состав кумандинцев. И, наконец, какая-то часть тех же абинских сеоков — аба, чедибер (под названием четти-пуру) калар, калмак, теленгет, томнар (последние состояли из осколков сеоков челей и тарткын), себи (себичин) — в XIX в. в процессе миграций стала составной частью хакасского этноса. Несколько семей сеока аба (Камзычаковы и Кутерины) и сеока чедибер (Накаевы, Токмашевы, Козымаевы) вошли в состав бачатских телеутов. Современные телеуты иногда называют потомков этих семей «шорцами», в память о прежнем их местожительстве в «Горной Шории». В состав абинцев, на наш взгляд, следует включить и сеок тогул, (жителей Тогульской оседлой инородческой волости) и сеок кереш (жителей Керецкой кочевой инородческой волости XVII-XIX вв.).
В конце XIX — нач. XX вв. сохраняются несколько локальных групп абинцев, имеющих особенности языка (Чиспияков, 1986) и культуры (Кимеев, 1989).
1. Нижнекондомская группа, наиболее смешанная в этническом и этноязыковом отношении, состояла из потомков сеоков себи, тарткын, аба, кереш, которые к началу XX в. под сильным влиянием русских уже утратили родовые обычаи и многие элементы традиционной культуры. Отдельные семьи, занимаясь торговлей и скупкой мехов, меда, ореха, наживали большие состояния и имели крестовые двухэтажные дома. Жители улуса абинцы (потомки средневековых абинцев 17-18 вв.) вместе с русскими из соседних деревень занимались извозом — доставкой на лодках хлеба и грузов на прииски. Основными занятиями большинства абинцев нижнекондомских улусов под влиянием русских крестьян стали развивать пашенное земледелие, стойловое скотоводство, пчеловодство. Только некоторые бедные семьи продолжали существовать за счет охоты, рыболовства и собирательства. Местные мужчины почти все носили одежду русского типа: фабричные шаровары, сатиновую рубаху, суконное пальто, картуз, кожаные сапоги, зимой — овчиную шубу. Женщины шили платья из покупной материи и халаты из черного сукна. Кое-где еще сохранялись старинные телеутские женские платья со стоячим, обшитым гарусными нитками воротником «чага». Этническое окружение русских крестьян и особенно Кузедеевский стан Алтайской миссии привели к быстрой этнокультурной ассимиляции значительной части этой группы абинцев.
2. Чумышская — сеоки таг-аба, кара-аба. Часть таг-аба или тогульцев (тӧли Баксариных, Телепневых, Кужларовых и Моногошевых) вошли в состав телеутов, но основная часть вместе с другими абинцами — в состав современных шорцев (тӧли Агантеевы, Арлинековы, Манышевы, Моногошевы, Санабаевы, Салагины, Чичендаевы, Шайчаковы) и родственных кумандинцев (тёли Индечековы, Кобылдаевы и Платаковы). Остальные тогульцы вместе с керетцами (тёли Картузековых, Мамрашевых и Шамоковых) обрусели.
3. Мундыбашская группа состояла преимущественно из представителей сеока калар и имела особый говор. Основа хозяйства — охота, земледелие и отчасти пчеловодство. Скотоводство и рыболовство, как это ни странно для жителей небольших аилов долины Мундыбаш, были развиты очень слабо. Ютились каларцы в бревенчатых юртах. Мужчины носили домотканые халаты и штаны, а женщины — платье. Обувью для мужчин и женщин служили кожаные сапоги.
4. Антропская группа. Состояла из сеоков челей и чедибер и отдельных кумандинских семей. Все они вследствие длительного совместного проживания имели единый особый антропский говор. У чедиберцев главным источником существования была охота, у челейцев — пчеловодство. Продуктов местного земледелия было недостаточно, и мука дополнительно закупалась на Спасском прииске у кумандинцев и русских крестьян. Жилища представителей этой этнической группы были разных типов: и русские избы, и срубные юрты с жердчатой крышей, засыпаемой землей. Влияние кумандинцев заметно в элементах одежды населения этой группы (в геометрических узорах вязаных носков и вышитых кушаков). Влияние кондомского отделения Алтайской Духовной миссии привело к постепенному изменению языческого мировоззрения и шаманских обрядов населения.
5. Нижнемрасская группа имела особый говор, ставший основой современного шорского литературного языка. Состояла она из потомков сеоков аба, челей, тарткын и имела своеобразный антропологический тип, «резко отличающийся от монголоидного», как отмечал Ярхо. Население нижнемрасских улусов Красный яр, Мыски было социально неоднородным. Значительная часть занималась скупкой ореха и пушнины у своих таежных собратьев и перепродажей товара на рынках Сибири, отчего и получила кличку «садыгчилар», т. е. «торгаши». Высокоразвиты были скотоводство и рыболовство, которые приобрели к началу XX в. товарный характер. Основным видом жилища этой группы населения были русские избы, а у богатых — крестовые дома, бедняки использовали бревенчатые юрты только летом.
Кроме абинцев, в верховьях Кондомы и по Пызасу обитало несколько собственно «шорских», а по реке Мрассу — «каргинских» сеоков, также вошедших в конце XIX в. в формирующийся шорский этнос. Сравнительный анализ ясачных списков XVII в., карты С. Ремезова 1703 г. и данных ревизий XVIII в. позволяют определить основу шорского этноса — сеоки: кара-шор, сары-шор, ак-шор, таеш, узют-шор, чорал, кечин, кызай, кобый, кый, сунг-карга, таг-карга, челей. Некоторые роды, например, кара-шор и сары-шор, кечин и таеш, находились между собой в кровном родстве (см. Долгих, 1960; Адрианов, 1883; Радлов, 1887; Потапов, 1936, Кимеев, 1989 и др.).
Сопоставление этнографических, лингвистических и антропологических сведений о «кузнецких инородцах» XVII-ХIX в.в. с расселением их сеоков, выявленных по историческим документам и картам, позволило выделить несколько локальных, слабо связанных между собой групп горно-таежных предков шорцев.
1. Верхнекондомская в конце XIX в. состояла из сеокои ак-шор, кара-шор, сары-шор, челей, расселявшихся от верховьев реки Кондомы до с. Кондомского. Их объединял особый верхнекондомский говор кондомского диалекта, общность форм хозяйства (охота, ручное земледелие и пчеловодство, рыболовство и сбор кедрового ореха). Среди них было значительно влияние русской материальной культуры и христианства через приискателей Спаска и миссионеров.
2. Пызасская группа объединяла сеоки: таеш, узут-шор, чорал и кечин, расселенные по реке Пызас в местности Чегорал, в верховьях Мрассу в районе устья реки Бурзас. Эта этническая группа характеризуется особым, переходным от мрасского к кондомскому, говором, а также своеобразными антропологическими признаками. У этой этнической группы преобладало комплексное хозяйство (охота, земледелие, пчеловодство, рыболовство, собирательство). Скотоводство из-за отсутствия удобных пастбищ и традиционных навыков было незначительным. Отдельные предприимчивые торговцы из теля Тудегешевых стали обзаводиться жильем, одеждой, утварью на манер русских крестьян.
3. Среднемрасская группа наиболее компактно сосредоточилась в живописной долине реки Мрассу и ее крупных притоков — рр. Суете, Анзас, Кызас, Ортон. Состояла она из сеоков таг-карга и челей, имела особый говор и наибольшую однородность антропологических признаков. Среди множества мелких аилов и улусов заметно выделялся Усть-Анзас — древний этнокультурный центр мрасских сеоков. Под влиянием Мрасского отделения Алтайской духовной миссии и большого количества семей русских приискателей к началу XX в. здесь стали строить избы-пятистенки и амбары, пользоваться железной утварью, носить одежду фабричного производства. Большинство каргинцев к началу XX в. было крещено, что изменило их мировоззрение.
4. Кабырзинская группа включала сеоки кобый и кызай и занимала долину реки Мрассу от улуса Сага до устья левого ее притока Кабырзы, а также вверх по реке Кабырза до самых верховьев. Местные жители говорили на особом кабырзинском говоре мрасского диалекта и имели некоторые отличительные внешние признаки. Занимались охотой, рыболовством и лишь некоторые кызайцы пчеловодством и скотоводством.
5. Верхнемрасская группа состояла из одного сеока кый, семьи которого широко расселились в небольших аилах по Мрассу — Колзасу, Узасу, Кыйзасу и отличались особым верхнемрасским говором. Основным занятием местных кыйцев были охота и рыболовство, некоторые практиковали пчеловодство, переняв его у соседних русских старообрядцев и приискателей.
В. М. Кимеев, г.Кемерово, 2000 г.,
материалы научной конференции
«Чтения памяти Э. Ф. Чиспиякова» (к 70-летию со дня рождения)
