Кай и «кай ээзи» в представлениях тюрков Саяно-Алтая

Кай — широко распространенный и любимый вид искусства, бытующий и в настоящее время у народов Южной Сибири.

Сведения об искусстве кая встречаются еще в записях путешественников XVIII века, в частности, у Гмелина (1752 г.) и П.С. Палласа (1788 г.), которые отметили наличие у хакасов музыкальных инструментов (чатхан, хомыс) и песен. В трудах ученых XIX века мы находим описания способов исполнения произведений эпоса пением, В. Титов сообщает о манере исполнения хакас­ского хайджи Сюрея, В.И. Вербицкий — северных и южных алтайцев (в том числе и шорцев), В.В. Радлов — о кае всех народов Саяно-Алтая, С.Г. Рыбаков — об «узляу» у башкир Урала.

Самым общим признаком кая всех народов Саяно-Алтая является исполнение произведений эпоса гортанным глубоким, низким голосом «в пределах большой октавы». Вторым признаком служит музыкальное сопровождение. Каждый кайчи — исполнитель эпических памятников — поет горловым пением под собственный аккомпанемент на двух-трехструнном инструменте, называемом на Алтае топшууром, в Горной Шории — комусом, в Хакасии — чатханом (семиструнным) или хомысом.

Хакасские, шорские и алтайские сказители начинают исполнение эпоса с игры на комусе без пения, петь сказитель начинает после игры на музыкальном инстру­менте, будто бы прислушиваясь к своему голосу. В этом смысле весьма показательны наблюдения В.Титова над пением хакасского хайджи Сюрея, сделанные более ста лет назад, и впечатления А.И. Смердова от пения выдающегося шорского кайчи Н.А. Напазакова (извест­ного под именем Морошки). Для наглядности мы при­ведем записи В. Титова и А.И. Смердова.

В. Титов пишет: «Усевшись на лоскут кожи или кошмы перед горящим костром и настроив свой кобыз, мой старый Сюрей принимал задумчивый вид и, мерно по­качивая головой, начинал сначала выпевать или вытяги­вать с мерными ударами по струнам свой припев, состоящий из звуков и однозвучных слов, не имеющих смысла и ничего не выражающих, как и наши припевы: гой, гор, гур, ор, джон, джор, бар, гай, гур. Потом за припевом следовал куплет поэмы, выпеваемый протяжно, за куплетом опять начинался припев, и таким образом Сюрей пел всю свою поэму, для выслушивания которой надобно было посвятить 5 — 6 часов одного вечера или два вечера сряду».

Примерно сто лет спустя А.И. Смердов слушал пение шорского кайчи Морошки. Вот что он записал: «Тяжелые веки опустились на умные, острые глаза старика. Он сидел, наклонив голову, прислушивался к рокоту струн. И как-то незаметно к гудению комыса присоединилось глуховатое гудение голоса кайчи. Голос и гудение струны слились в одно звучание, напоминающее песню ветра в ущелье».

Четвертый общий признак — мифологические представ­ления о кае у всех трех народов. Общее в этих пред­ставлениях алтайцев, хакасов и шорцев заключается в том, что эти народы верили в «хозяина кая», «кай ээзи».

Предания и легенды о кай ээзи в Горном Алтае записаны А.В. Анохиным и С.С. Суразаковым, в Хакасии — В.Е. Майногашевой, в Горной Шории — А.И. Чудояковым.

Изучение преданий о кай ээзи имеет принципиальное значение.

Начнем с примеров. Легенду о происхождении алтайского топшуура записал А. Анохин. В этой легенде говорится, что некогда жили два богатыря на двух горах, разделенных друг от друга быстрой рекой. Одна гора считалась лучше другой. Сначала богатыри жили мирно, но со временем стали спорить из-за обладания лучшей горой. Спор свой, они решили так: кто первый заговорит о женщине во время постройки моста через реку, тот лишится права на лучшую гору. Однажды «богатыри были поражены необычным явлением. Из кустов густой чащи до них доносилось дивное пение женского голоса и бряцание инструмента. Обаятельное пение женщины поразило богатырей. Один из них, позабыв об условии, в восторге закричал: «О, уй кижи!» (О, женщина!). В этот момент засверкала молния, раздался гром и под­земный гул, а затем оглушительный треск. Мост и река провалились и образовали впадину неизмеримой глубины. Увлеченный видением, богатырь кинулся туда, где раз­давались звуки. На скале он увидел женщину, которая на его глазах ударила по инструменту и исчезла. От удара на камне остался отпечаток инструмента. По форме этого отпечатка алтайцы и стали делать топшууры (двухструнные балалайки)».

У всех трех народов отмечены представления о том, что у наиболее талантливых кайчи были «кай ээзи». На­пример, рассказывают, что некогда в Мариинске жил сказитель Анике. По народному преданию, он умер во время исполнения героического сказания «Алтай-Буучай», и голос его (вернее, его кай) тут же ушел под землю. Анике был ээлу кайчи (т. е. его устами как бы пел дух).

В легенде о сказителе Ландыше Максимове говорится, что во время его кая дверь избы сама открывалась и закрывалась (таким сильным был его голос), а топшуур — когда сказитель оставлял его на гвозде — сам звучал, без ударов по струнам.

Рассказы о «хай ээзи» хакасских сказителей записала и рассмотрела В.Е. Майногашева. По ее словам, «ха­касский хайджи, как правило, свое призвание понимал не иначе как следствие избрания его духом хая — «хай ээзи». Сказители убеждены,— пишет она,— в том, что они во сне или наяву встречались с ним и получали внушение стать хайджи. Например, С.Е. Бурнаков утвер­ждает, что знает, в какой момент ему было внушено духом сделаться певцом алыптыг нымахов… В молодости… он вошел во сне внутрь горы и встретил там человека в белой одежде. В стороне лежал хомыс … (двух­струнный национальный инструмент), Степан Егорович подошел к хомысу и притронулся к струнам. Они издали приятные звуки. Тогда человек сказал ему: «Играй, мальчик, играй, хомыс заиграет!» На этом он проснулся и после того стал играть на чатхане (более сложный, чем хомыс, семи-восьмиструнный инструмент) и петь алыптыг нымахи».

С.Е. Бурнаков рассказал, что был свидетелем одного случая с известным в Хакасии хайджи Ирзилеем. Однажды в Большой Сее Таштыпского района Бурнаков, узнав о том, что хайджи Ирзилей будет исполнять каем одну из эпических поэм Хакасии, пришел послушать хай. «За чатханом сидел мужчина средних лет и его хай — гортанное пение — не представлял собой ничего выдающе­гося, однако слушать его было приятно. Вдруг в окно постучали и спросили, здесь ли Ирзилей. Ирзилей прервал пение и вышел на улицу, но там никого не было. Когда он вернулся, его хай усилился до неузнаваемости. Степан Егорович сказал, что трудно передать то вдохновение, которое испытал после этого Ирзилей. Сказитель твердо верил, что постучавший в окно был не кто иной, как дух хая, явившийся помогать хайджи». О случае с другим хайджи рассказал В.Е. Майногашевой М.Е. Кильчичаков. Однажды Саян Баргояков «в молодости прилег, вытянув ноги. Только задремал — и вдруг слышит звуки бронзового хомыса, Саян тут же вскочил и увидел у своих ног очень маленького человечка. В руках он держал хомыс из бронзы. Саян понял, что это был дух хая. Маленький человечек дал ему хомыс и велел петь алыптыг нымах (сказки о богатырях. — А.Ч.), а также предсказал, что быть ему, Саяну, большим хайджи. После этого Саян уснул, а когда встал, сделал себе хомыс и стал хайджи».

В Горной Шории о «хай ээзи» нам рассказывали многие шорские кайчи, твердо веря в то, что «хай ээзи» действительно существует. Приведем некоторые из рас­сказов.

О своем необычном «назначении» сделаться кайчи нам говорил шорский сказитель Н.Д. Тортобаев (записи 1978 г.) По его словам, он стал петь эпические песни по «назначению хозяина» кая «хай ээзи». Еще в 30-х годах ему приснился сон. Во сне приехал человек на белом коне и попросил его следовать за ним. Тортобаев собрался и поехал вместе с ним, сев сзади на круп коня. Незнакомец привез его к «хозяину» кая «кай ээзи». «Кай ээзи» оказался седым (белым) старцем, но крепким и сильным на вид. Он говорил громко, чувствовалась могучая сила в его голосе. В помещении, где восседал «кай ээзи», было просторно. На стенах висели комусы всех известных кайчи Шории. «Кай ээзи», сказав, что Н.Д. Тортобаеву пред­стоит стать кайчи, попросил спеть. Н.Д. Тортобаев попытался спеть, но у него не очень получалось. Голос хрипел. Тогда «кай ээзи» втолкал в его горло медные струны. После этого он спел ровным, сильным, приятным на слух голосом. Потом «кай ээзи» «научил» его играть на комусе; назвал мелодии кая. На прощание «кай ээзи» сказал: «Другие мелодии изучи сам, текст сказок о бо­гатырях не сокращай. Если будешь половинить (оста­навливаться на половине), то мы будем укорачивать твою жизнь. Теперь хрипа не будет в твоем голосе». И от­пустил домой.

«Наша тӧль (фамилия) — потомственных кайчи,— говорил Никифор Дмитриевич, — кайчи были мой отец, дед, прадед — все мои предки, которые жили здесь, в Усть-Мрасе, всегда. Известным сказителем был мой дядя по отцу. Он жил тогда, в 30-х годах, в другом селении. Когда почувствовал, что смогу спеть каем перед ним, я поехал к нему. Он одобрил мое пение, но с грустью сказал: «Рано ты стал кайларить, мой кай перешел к тебе, долго я не проживу». Вскоре он умер. До сих пор укоряю себя за то, что я не знал: если младший запоет каем, старший кайчи из нашего тӧля умрет».

В 1967 году талантливый кайчи П.Н. Амзоров (известный в Шории по имени Ак Коокке) рассказал нам о случае с дедом Шунгуром Токмагашевым. Однажды, когда Шунгур еще был молодым, после тяжелой дневной охоты в горах, по просьбе своей матери, он собрал в свой дом людей и пригласил кайчи Паске — известного тогда мастера горлового пения. Народ собрался быстро, кайчи, заняв свое место, сказал: «У сегодняшнего кая есть «кай ээзи» (хозяин), кто хочет спать, идите домой». Конечно же, никто не ушел. Кайчи запел.

Шунгур устроился у изголовья кровати и через некото­рое время задремал. За день сильно устал. Тут же приснился ему сон. Во сне он видит: заходят к ним в дом два мужчины, широкоплечие и крепкие. Один из них сказал, указывая пальцем на меня: «Этот уснул, позвав кайчи, убьем его». Другой возразил: «Нет, у него двое детей».

Потом Шунгуру показалось, будто один из вошедших поднял его и швырнул. Шунгур проснулся от сильного удара в голову. Когда он огляделся, то увидел, что лежит у порога дома, в трех метрах от того места, где он за­дремал. Потом долго и сильно болела голова.

П.Н. Амзоров говорил: «Кай ээзи» сердится, когда во время кая люди спят; кай надо слушать внимательно, а кайчи не должен сокращать текст исполняемой песни о богатырях». Тут же он вспомнил случай с П.Т. Таннагашевым. Однажды Таннагашев и многие другие люди на лодках поднимались вверх по Мрассу. Остановились на ночлег выше г. Мыски (Красного Яра). Лодочники попросили Таннагашева рассказать сказку о богатырях. Он стал рассказывать. Одно место сказки Таннагашев позабыл, перепутал. В это время послышались шаги чело­века, идущего по галечнику противоположного берега. Когда идущий поравнялся с ними, остановился, стал против них примерно на расстоянии 20—25 метров, громко сказал: «Когда рассказывают сказку о богатырях — не лгут. Почему солгал?!» От его голоса и дыхания чуть не погас ночной костер. С тех пор Таннагашев ни разу не рассказывал ни одной сказки, хотя знал их множество. Весной 1980 года Д.К. Турушпанов рассказывал нам, что лет 20 тому назад ему приснился сон. Во сне он оказался в горах. К нему подошел старик с черной бородой, вручил ему кай-комус. Дмитрий Константинович спел каем без слов. Старик слушал очень внимательно. Потом сказал: «До этого ты баловался, играя в сказание сказок каем, теперь будешь кайларить всерьез». После этого сна я стал кайчи по-настоящему. Этот старик, который являлся ко мне во сне, был «кай ээзи». Он «дал мне кай».

С.С. Торбоков — кайчи, шорский поэт, несколько лет назад говорил нам о магическом действии кая на «хозяев гор». Шорские охотники по прибытии на место промысла совершали обряд кропления («задабривания хозяев гор»). Если в артели были кайчи, непременно устраивали слу­шания кая. Кайчи пели вдохновенно. По его словам, в шалаше у костра поется легко. Кайчи пели, чтобы своим пением зачаровать «хозяина» горы. А «хозяева» отдельных гор являются большими любителями кая, заслу­шавшись кай, плохо стерегут пушных зверьков, выпускают их на волю. Зверьки становятся добычей охотников. Как следует из изложенного выше материала, вера в действительное существование духа — хозяина кая — характерная черта традиционной культуры тюрков Саяно-Алтая. Искренняя вера в «кай ээзи» была той силой, с по­мощью которой народ оберегал кай, в том числе и от возможного проявления произвола со стороны отдельных кайчи. Легенды и предания о «кай ээзи» были своеобраз­ным выражением нравственного кодекса и эстетических взглядов народа. По мнению людей, нельзя было лгать, сокращать текст произведения, путать строки. С другой стороны, слушателям не позволялось спать во время исполнения кая, сквернословить, шуметь, мешать пению. В функциях и облике «кай ээзи» у южносибирских тюрков прослеживаются как общие, так и особенные черты, что говорит о существовании самобытных националь­ных стилей искусства горлового пения.

Андрей Ильич Чудояков,
кандидат филологических наук (из книги «Этюды шорского эпоса»)